Варнавинский уезд Костромской губернии был одним из тех мест, где расселились бежавшие от преследований XVII–XVIII вв. старообрядцы. На территории уезда проживали представители всех крупных старообрядческих согласий. Численность старообрядцев в уезде была самой высокой в губернии (1). Особенно много староверов проживало в так называемом Уренском крае, объединявшем 6 волостей, расположенных на правом берегу р. Ветлуга. Относительно небольшие участки земли здесь были окружены лесами, дававшими жителям укрытие и средства к существованию. Крестьяне вырубали лес в больших количествах, продавали, а освободившиеся участки, называвшиеся «кулиги», обращали в поля и луга. Лес был кормильцем и защитником, он же стал причиной многих неприятностей, обрушившихся на крестьян в конце 1820-х гг.

И лесные угодья и крестьяне в большинстве своём принадлежали царском дому. Рубка леса крестьянами зачастую производилась незаконно, без разрешения и уплаты пошлин. Так продолжалось до 1829 г., когда управляющий Костромской удельной конторой лично не увидел результаты многолетней вырубки. Он приказал собрать сведения о кулигах, в целях обложения их пошлиной, и запретил расчистку новых территорий. Крестьянам было предложено до тех пор, пока не будет установлена площадь кулиг, платить с каждой сенокосной кулиги 75 копеек, с пахотной – 1 рубль 50 копеек в год. После некоторых сомнений жители 58 селений согласились на предложенную схему. Но в это время крестьянин д. Сидорово Степан Савельевич Карпачев, разъезжая по округе стал запрещать селянам платить пошлину. 4–7 июля 1829 г. в деревнях Зелёные Луга и Сидорово состоялись сходы, на которых Степан вызвался быть ходоком в столицу, а его брат Исак составил приговор от лица сельского общества с отказом в уплате оброка. Для отправки ходоков во главе со Степаном Карпачевым участники схода установили специальный сбор в размере 10 копеек с души.

7 июля около 700 крестьян «будучи раскольниками разных сект, отвергающих таинства» во главе всё с тем же С.С. Карпачевым и его сподвижниками Игнатием Еремеевым и Моисеем Васильевым пришли в с. Урень, где остановились у местного удельного приказа. На крыльцо были вызваны чиновники: занимающий должность головы казённый заседатель Соболев, приказной староста Саешников, писарь Красильников, от которых крестьяне резко потребовали письменные виды для проезда делегатов от общества в Санкт-Петербург. Чиновники отказали возмущённой толпе и были вынуждены спасаться бегством через заднее окно приказа.

В конце июля в Урень-край прибыл чиновник костромской удельной конторы Трунов, которому удалось убедить 107 участников бунта смириться с легализацией кулиг. В его задачи так же входила поимка зачинщиков беспорядков. Трунов собрал представителей лояльной части крестьян (пополам от зажиточных и бедных), а так же приказчиков для определения методики расчёта «ценности» кулиг. В результате этих переговоров расчёт размера оброка был отложен до нового 1830 г.

Однако 5 января в с. Урень вновь вошла толпа крестьян во главе с братьями Карпачевыми, Назаром Софьиным, Петром Дорофеевым и Федотом Ивановым. Встав на воз посреди толпы, в присутствии чиновника Трунова Степан Карпачёв заявил, что они с Петром Дорофеевым были в столице, где получили указ императора, запрещающий взыскивать с уренцев деньги за пользование кулигами. Как оказалось, «указ» был распиской канцеляриста о принятии прошения к рассмотрению. Но крестьянам этого оказалось достаточно: раздались крики с угрозами в адрес начальства.

Власти предприняли ответный ход. Назар Софьин и братья Карпачёвы жили в 35 верстах от Уреня в деревнях Фомино и Сидорово, куда на рассвете 19 января 1830 г. прибыла вооружённая команда с целью захватить зачинщиков. Однако она ничего не успела предпринять, поскольку в течение непродолжительного времени в селения прискакали две сотни окрестных крестьян, вооружённых дубинами.

Умиротворить крестьян и обезвредить их представителей не удалось. Временная удача придала крестьянам уверенности в своих силах, и они окончательно встали на путь восстания: установили караулы и перестали пускать в селения представителей власти. Для отправки в Петербург новых ходоков был установлен сбор «по рублю и больше» с души, «каковую сумму охотно жертвовали не токмо простые поселяне, но и пятисотые выборные и все деревенские старшины, почитая себя независимыми более от Удельного начальства». Крестьянам удалось собрать внушительную сумму в 10 тысяч рублей.

На этой стадии о событиях в Урень-крае узнал император Николай I, который приказал предать зачинщиков уголовному суду. В апреле 1830 г. второе крестьянское «посольство» вернулось в Урень-край, где история с «императорским указом» вновь повторилась. А вскоре 3 мая в с. Карпово произошло «величайшее буйство», в результате которого, вероятно, пострадали губернские и уездные чиновники. В момент наивысшего накала страстей в Варнавинский уезд вошла военная команда – батальон Суздальского пехотного полка, которая и усмирила бунтующих крестьян.

По указу императора была создана комиссия военного суда. Факты были на лицо, бунтовщиков ждала суровая расправа. Однако члены комиссии не только стали затягивать дело, но и старались «затмить преступления главнейших виновников». Уездный судья Ильин и дворянский заседатель Потехин при допросе обвиняемых самовольно добавляли слова в протокол, чем изменяли смысл сказанного. Здесь свою роль сыграла коррупция и кумовство. Степан Карпачев был связан с ветлужским уездным судьей, который в свою очередь приходился родственником судье Ильину. Председатель комиссии майор Озеров закрывал на это глаза, и вовсе не интересовался, почему крестьяне незаконно отлучались в Петербург, продавали друг другу принадлежавшие удельному ведомству земли, подделывали порубочные билеты. Почти все старообрядцы, особенно поморцы, по приходским документам значились православными. Такое положение дел объяснялось просто: крестьяне собрали ещё 10 тыс. рублей, которые предназначались членам комиссии. Интересы удела отстаивал удельный депутат Алтуфьев, который жаловался на преступную медлительность комиссии, но сделать первоначально ничего не мог (2). Отношения между военно-судной комиссией и чиновниками удельного ведомства осложнялись ещё и тем, что последние должны были обеспечивать батальон экзекуционными деньгами, однако обер-офицеры батальона, пренебрегая формальностями, забирали у удельных старшин припасы «безденежно».

Через некоторое время председатель комиссии Озеров был смещён, и его место с 12 марта 1831 г. занял командир 1-го батальона Суздальского пехотного полка подполковник Юферов, однако дело по-прежнему двигалось очень медленно. С мая 1831 г. командование Первого пехотного корпуса, в который входил Суздальский пехотный полк, стало настоятельно просить вернуть батальон в места первоначальной дислокации, и заменить его внутренней стражей. Костромской губернатор С.С. Ланской был решительно против этого. В мятеже принимали участие около 5 тыс. крестьян, из числа которых несколько десятков находились под стражей в специально устроенной тюрьме в с. Зелёные Луга. Обеспечить безопасность внутренними силами было не возможно.

Комиссия закончила работу только к началу 1832 г., и 10 января батальон выступил из Зелёных Лугов. В результате расследования, проведённого военно-судной комиссией, часть крестьян была подвергнута телесным наказаниям и выслана из места жительства. Однако взысканию подверглись и местные полицейские чиновники. Они были обвинены в бездействии в самом начале волнений, когда мятеж можно было ликвидировать малыми силами. Оказалось, что Варнавинский земский суд почти в полном составе выбыл в Кострому для участия в дворянских выборах, а единственный оставшийся служащий, дворянский заседатель Кандидов уехал в северную часть уезда расследовать обстоятельства грабежа. Ещё больше отличился варнавинский исправник Жданов. Имея информацию, что один из лидеров восставших Назар Софьин находится в болезненном состоянии и не может передвигаться, Жданов не предпринял мер к его задержанию, по причине собственной болезни. Ознакомившись с результатами расследования, губернатор С.С. Ланской приказал исправника Жданова и прочих чиновников предать суду (3).

Второе восстание уренских крестьян, случившееся в 1918 г., занимает не последнее место в череде крестьянских движений, направленных в годы гражданской войны против продразвёрстки.

Причины и ход восстания, цели восставших хорошо изучены (4). В январе 1918 г. на съезде советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов правые эсеры уступили власть большевикам. На заседании 23 января группа представителей 6 волостей, расположенных за рекой Ветлугой во главе с делегатом от Уренской волости М.Е. Рехаловым безрезультатно выступила против ужесточения хлебной монополии и проведении учёта зерновых запасов населения. Первый волостной съезд Советов в с. Урень, состоявшийся в феврале, отказался выполнять решение уездного съезда и был разогнан отрядом Красой гвардии. В июне-июле 1918 г. начинается компания по изъятию излишков хлеба у населения.

Заречные волости не случайно проявляли наиболее активную позицию в защите хлебной торговли. Именно здесь проходили торговые пути, по которым хлеб из Вятской губернии доставлялся в неплодородные уезды Костромского края. Часть местных крестьян занималась торговлей хлебом, а другая кроме этого, весьма успешно, выращивала его. Жителей волости по-прежнему, как и 90 лет назад объединяла приверженность к старой вере. Исследователи практически не обращали на это внимание, сосредоточив его на военной стороне восстания.

Религиозная принадлежность восставших многократно упоминается в воспоминаниях красноармейцев и коммунистов, участвовавших в подавлении восстания. З.И. Говядин, один из руководителей галичского отряда Красной армии, отмечал, что старообрядцы «были распропагандированы и запуганы антихристом». Политрук Говядин был немало удивлён внешним видом противника во время первого неудачного штурма с. Урень: «с наблюдательного мы видели в бинокль движение людей с длинными бородами в длинных рубахах» (5).

Документальная повесть И.С. Воронова «Крутое время» была написана, в том числе, на материале воспоминаний участников событий. Художественная ценность произведения невысока, однако оно даёт представление об официальном взгляде советской пропаганды на уренское восстание. Автор разделяет крестьян на зажиточных кулаков, как правило, старообрядцев, и сознательных бедняков не старообрядцев, таких как, например, отец и сын Никитины, с гибели которых от руки мироедов и начинается повесть. Чтобы показать чёткость разграничения автор выбирает подходящий момент, когда красноармейцы останавливают вроде бы рядового местного жителя, едущего из с. Чёрная, занятого восставшими, в г. Варнавин, оплот советской власти:

– Почему с уренцами не пошёл?

– Не с руки мне с ними: там всё богатые, да и веры я другой.

Образ старообрядца в повести крайне негативен. Кулаки-старообрядцы крайне жестоки: «звериную злобу к народу, его власти – обвиняет их погребаемый живьём красноармеец Брагин, – прячете за молитву». Лидеры восстания предаются разврату, как впрочем, и старообрядческие скитницы, которые честно признаются: «на днях был у нас Иван Нестерович. Переспал ночку в скиту. Не без греха оно было …». Старообрядцы темны и суеверны, что легко используют предводители восстания посредством тех самых скитниц, разносящих по селениям видение-воззвание: «на реке Бычихе в лесной глуши рядом с Мокридным полем есть две тайные могилы, там похоронены сыновья царя Фёдора…. Над могилами сияет свет, как солнце. Одному праведному человеку явился царевич и сказал: ,,Осквернили землю-матушку. Надо очистить её от всех антихристовых слуг, что ходят со звёздами на головах. Пятиконечная звезда – печать антихриста“» (6).

В реальности, не смотря на большой процент зажиточных крестьян, уренцы первоначально достаточно лояльно относились к центральной власти советского правительства. Об этом говорит и направление ходока к В.И. Ленину за защитой от произвола уездных властей, и призывы «до последней капли крови биться с Варнавинским советом», а не с советской властью. Недовольство местной властью вылилось в идею отделения волостей (Уренской, Черновской, Тонкинской, Карповской, Семеновской и Вахрамеевской) от уезда, создание отдельной территориальной единицы и присоединение её к Вятской губернии. Непонимание сути политики советского правительства привело уренских крестьян к вооружённому восстанию под лозунгами восстановления хлебной торговли и создания отдельного уезда.

Восстание началось 19 августа с изгнания из с. Урень красноармейского отряда. Первоначально, используя собственное численное превосходство, уренцам удалось организовать, правда, неудачное, наступление на уездный центр г. Варнавин, а затем отбить контрнаступление красноармейцев на Урень. Восстанием руководил уроженец д. Суходол Иван Нестерович Иванов, бывший управляющий имением генерала П.Н. Краснова.

К восставшим крестьянам присоединились подпольные организации эсеров, в том числе, бежавшие в уренские леса участники ярославского мятежа, офицеры царской армии, бывшие помещики. В планах офицеров было соединение северного и восточного фронтов через Поветлужье. Это дало повод советским историкам, в целом справедливо, считать восстание «кулацко-белогвардейским». Подпольная офицерская организация, действовавшая в г. Ветлуге, центре соседнего уезда Костромской губернии, обратилась за помощью к восставшим крестьянам. Отряд уренцев и группа вооружённых офицеров без труда заняли город. На этом успех перестал сопутствовать восставшим. Сказалось превосходство красноармейцев в организации и вооружении. Спешно из Костромы, Нижнего Новгорода, Иванова, Буя и Галича подошли военные отряды. Общее руководства осуществлял, прибывший на пароходе из Костромы губвоенком Н.А. Филатов. Максимальная численность красноармейцев постепенно достигла 2,5 тыс. человек, при 2-3 тыс. восставших. Крестьяне были вооружены только винтовками и дробовиками, а так же одним пулемётом, захваченным в Ветлуге. Красноармейцы имели в своём распоряжении два парохода, 10 пулемётов, артиллерию, соединение кавалерии, а так же аэроплан, который совершил налёт на Урень и сбросил 4 бомбы.

14 сентября крестьяне отправили на встречу отряду Н.А. Филатова, наступавшего на Урень, мирную делегацию. Им не удалось добиться удовлетворения своих требований. В течение августа–декабря 1918 г. было расстреляно 57 повстанцев, и свыше 100 человек получили различные сроки заключения. Многие участники восстания ушли в леса, нападали на продотрядовцев, и были окончательно уничтожены в 1920 г. Одним из последних был арестован И.Н. Иванов (7). Исследователь истории крестьянских выступлений М.А. Лапшина предполагает, что он вместе с другими арестованными по этому делу находился в Соловецком лагере, где и нашёл последнее пристанище (8). Однако В.И. Беляев, непосредственно участвовавший в его задержании, вспоминал, что врачебная комиссия признала его больным, и он был приговорён к полутора годам тюрьмы. После отбытия срока Иванов уехал на Дон, где был убит в одной из станиц (9).

Оба восстания уренских крестьян-старообрядцев были вызваны экономическими причинами. Однако близость религиозных, в том числе эсхатологических представлений, общность взглядов на предпринимательскую деятельность и взаимоотношения с властью способствовала объединению крестьян разных согласий. Хотя в первом случае источники прямо указывают на лидерство беспоповцев.

Возглавляли восставших лидеры, имевшие вес в обществе, связи и высокое материальное благосостояние. Долгое время им удавалось обходить запретительные меры правительства, используя коррупцию и кумовство, что и было выявлено в ходе следствия по делу о восстании 1829–1830 гг. Однако в новой реальности военного коммунизма эта практика не дала результата: создать собственный уезд, в рамках которого можно было продолжать прежнее существование, крестьянам не удалось.

Как и подавляющее большинство крестьянских восстаний оба движения уренских старообрядцев были обречены на поражение. Наивный монархизм (делегации к Николаю I и В.И. Ленину) не давал им возможности осознать суть правительственной экономической политики, и толкал на вооружённое сопротивление местным властям. Не имея достаточного опыта боевых действий, слабо вооружённые, крестьяне были разгромлены и наказаны.

Примечания

1. Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Издание центрального статистического комитета МВД / Под. ред. Н.А. Тройницкого Т.18. Костромская губерния. Спб., 1903. С.254–263.

2. Государственный архив Костромской области. (ГАКО). Ф.133. Оп. б/ш. Д.3444. Л.2–11об., 14, 15, 22, 33–38, 60.

3. ГАКО. Ф.133. б/ш д. 3302. Л.2–73об.

4. Балдин М.А. На переломе. – Варнавин, 1994. Режим доступа: http://varnavin2.narod.ru/na_perelome.htm; Лапшина М.А. Гражданская война в Костромской губернии // Краеведческий альманах Костромского филиала Российского фонда культуры. Вып.4. Кострома, 1998. С.194–217; Шишкин А.М. Уренско-ветлужское белогвардейское восстание 1918 г. // Из воспоминаний А.М. Шишкина – первого секретаря Варнавинского Укома РКП(б) 1918–1922 гг. // Костромской музей заповедник (КМЗ). НВ 17469.

5. Воспоминания З.И. Говядина. КМЗ. НВ 17568.

6. Рукопись И.С. Воронова. Крутое время // КМЗ. НВ 17470/2.

7. Балдин М.А. Указ. соч.

8. Лапшина М.А. Указ. соч.

9. Беляев В.И. Воспоминания. КМЗ. НВ 17469.

© Наградов И.С.