Разные аспекты истории и культуры забайкальского старообрядчества находят своё глубокое осмысление в работах современных авторов. К самым заметным из них следует отнести Ф.Ф. Болонева (1), С.В. Бураеву (2), С.В. Васильеву (3) и др. Вместе с тем, до сих пор остаётся слабо освещённым вопрос статистического исследования старообрядчества региона. У подобной ситуации есть свои объективные причины. Это и сложность статистики как исторического источника, и распылённость статистических материалов по документам разных архивных фондов, и сложная структура местного старообрядчества. Сложность структуры заключалась в наличии семейских как потомков староверов, выведенных во второй половине XVIII в. с территории Речи Посполитой (с селенгинской и чикойской группами в своём составе), а также в присутствии несемейских старообрядцев, приведённых и пришедших сюда до и особенно после семейских. И хотя исторически подавляющее большинство местного старообрядчества составляли семейские (численность которых в той или иной мере отражалась в официальной документации), развитие казачества, ссылки и переселенческого движения вели к росту несемейских старообрядческих общин региона (выявить статистические материалы по которым очень трудно). И если у несемейских старообрядцев самоидентификация носила прежде всего конфессиональный характер, то у семейских наряду с конфессиональной самоидентификацией большую роль играла идентификация культурная (4).

Развитие старообрядчества в Забайкалье привело к тому, что к началу XX в. староверы стали не только заметной, но и весьма представительной группой местного населения. По переписи 1897 г. численность старообрядцев в Забайкальской области достигала 36 623 человек (обоего пола) (5). Надо сказать, что это официальная оценка количества староверов, которая традиционно имела большую отрицательную погрешность. Во-первых, она складывалась из-за существования так называемого «тайного раскола», то есть старообрядцев, которые не афишировали свою конфессиональную принадлежность и числились последователями официальной православной церкви. И если количество «тайного раскола» среди несемейской части старообрядчества населения всегда было много, то многие семейские вообще не участвовали в переписи и не давали информацию о себе даже для посемейных списков, составляемых в волости. Второй причиной статистической погрешности было осознанное занижение цифр местным чиновничеством, светским и духовным. Третьей причиной было присутствие в крае единоверия, которое естественным образом относилось к официальному православию. Однако эта переходная группа представляла собой «православных старообрядцев», признавших духовную власть официальной церкви, не отличалась стабильностью и нередко склонялась обратно «в раскол». Тем не менее, местное чиновничество по своему использовало «пограничное» положение единоверия и с целью занижения количества старообрядцев на подведомственной территории, приписывало к нему староверов, которые таким образом начинали считаться последователями официальной церкви. Например, по данным 1903 г. в одном только Верхнеудинском уезде староверов насчитывалось 44 482 человек. К единоверцам статистика относила 19 562 жителя уезда (6), хотя количество единоверцев в уезде насчитывало не более нескольких тысяч человек.

Другим примером чиновной дезинформации могут служить отчёты благочинных Забайкальской епархии за 1913 г. Из 28 благочинных только двое признали, что на территории их округа были староверы. Так, по сведениям благочинного 7-го округа (куда входили Верхнеудинская, Куйтунская, Никольская, Брянская и другие волости) общее количество староверов было 8 969 человек. В 23-м благочинии (куда входили многие волости Нерчинского уезда) их было всего 3 (!) человека. Итого, по данным отчётов благочинных, на территории Забайкальской области проживало всего 8972 старообрядца. Эти цифры резко расходились не только с реальностью, но и с данными, предоставляемыми в своих рапортах приходскими священниками (7), а также с цифрами из других документов как епархии (8), так и областного правления (9). Можно сказать, что количество старообрядцев в Забайкалье, как, впрочем, и других регионов страны, традиционно занижалось.

Официальные данные за 1911 г. говорят о том, что в Забайкальской области на тот момент проживало 54 734 (10). Однако и тут официальные цифры не избежали указанных погрешностей с той только разницей, что в её причинном ряду появился новый аспект. Конфессиональные параметры переселенческого движения, частью которого были старообрядцы, с трудом поддавались точному контролю. Более того, продолжая действовать в соответствии со своей традиционной логикой, чиновники вычитали из количества местных старообрядцев тех, кто мигрировал на восточные территории и не спешили вписывать тех, кто прибывал в регион с запада. Имело место и элементарное занижение цифр. Так, по официальным данным, количество старообрядцев на территории Забайкальской области в 1911 г. было 54734 чел. Примерно такие же данные приводит в своём отчёте миссионер-проповедник игумен Серафим – 53 000 чел. (11). Вместе с тем во внутренних документах, в частности, в деле «Статистические сведения о старообрядцах по Забайкальской области к 1 января 1912 г.», хранящемся в фонде Забайкальского областного правления ГАЗК, количество староверов на территории области оценивается в 63 559 чел., из них на территории Верхнеудинского уезда – 48550 чел. (в другом месте – 45228 чел.) (12).

А.М. Селищев в своём известном труде «Забайкальские старообрядцы. Семейские» приводит цифры о количестве старообрядцев на территории Забайкалья, опубликованные в «Обзоре Забайкальской области». Согласно этим данным в 1910 г. в Забайкалье: числилось 74557 старообрядцев (38025 мужчин и 36532 женщины), из них в Верхнеудинском уезде проживало 95,7% (71 327) (13).

В 1907 г. священник Григорий Говядин, занимавшийся исследованием этого вопроса, писал, что старообрядцев в сёлах края «едва ли не больше ста тысяч» (14). И, несмотря на то что автор, скорее всего, считал староверов вместе с единоверцами, расхождение с официальными данными очевидно и впечатляюще. Видимо, озвученная Г. Говядиным цифра наиболее приближена к адекватной оценке количества местного старообрядчества. Если по официальным данным на территории региона в 1910 г. проживало около 75000 старообрядцев, то прибавив к этой цифре представителей «тайного раскола», а также единоверцев (которые по сути были «православными старообрядцами»), получим приблизительное количество старообрядцев Забайкалья, которое в предреволюционную пору составляло около 90000 чел. В целом, можно сказать, что численность старообрядцев региона была достаточно высокой. Это делало их представительной частью местного населения, во многом определявшей (вместе с другими группами населения) общественное лицо Забайкалья в начале XX в.

Большая часть местных старообрядцев (в некоторые периоды до 90%) (15), относилась к семейским. Подавляющее большинство последних жило на территории Верхнеудинского уезда Забайкальской области. Несемейские староверы были более или менее равномерно расселены на всей территории края (более плотно – в Нерчинском, Нерчинско-Заводском, Читинском уездах Забайкальской области). Наряду с ростом семейской части старообрядчества происходит и заметный рост несемейской его части. Во многом это было обусловлено миграционным притоком старообрядцев западных регионов страны на фоне миграционного оттока семейских на восточные территории. Более того, сама граница между семейской и несемейской частью старообрядчества региона в тот период начинает нивелироваться более активно, чем раньше.

В начале XX в. разные согласия старообрядчества активно развивались. Однако общая картина подобного «согласийного» развития была неравномерна как по согласиям, так и по регионам. Уровень и характер развития социально-экономических отношений в разных областях страны, а также местная специфика, неизбежно вели к тому, что в разных регионах одни и те же согласия имели свои особенности.

Что касается численных показателей старообрядчества региона по согласиям, то в основном мы можем опираться на сведения, которые зафиксированы в официальных документах, имеющих большую погрешность, которая была вызвана разными причинами, в том числе слабым знанием чиновниками исследуемого вопроса. Иногда в их отчётах очень серьёзно сокращалось не только количество последователей того или иного согласия, но и ареал его распространения, то есть количество населённых пунктов, в которых оно имело своих последователей. Например, в официальном отчёте указывается, что толк «темноверов» имел место только в двух селениях – Тарбагатае и Куналее (16), в то время как из других источников известно, что он имел место и в других семейских сёлах, в частности, в Куйтуне.

Но были и «обратные» случаи. Например, в большинстве документов количество последователей «белокриницкого» согласия на территории Верхнеудинского уезда указывается более точно (431 чел. на 1911 г.) (17). Это было вызвано тем, что на это согласие обращали особое внимание, так как считали его основным конкурентом официальной церкви. Однако в одном из документов количество последователей «белокриницкого» согласия в том же 1911 г. «вдруг» определяется в 5 608 чел. (18). Дело в том, что количество последователей «белокриницкого» согласия в Забайкальской области никогда не достигало такой численности. А возможный единовременный переход в это согласие представителей беглопоповства вызвал бы заметную активизацию местных миссионеров официальной церкви и, естественно, нашёл бы своё отражение в епархиальном делопроизводстве. Скорее всего, перед чиновником стояла задача как-нибудь определить одно из направлений местного беглопоповства, которое не подходило под названия согласий, которые он знал. В итоге, большая группа староверов была приписана к согласию, к которому не принадлежала.

Не редкостью были и расхождения между цифрами отчётов уездного и областного чиновничества. В некоторых случаях общая сумма последователей перечисленных согласий не совпадала с общим заявленным количеством старообрядцев. Согласно таким очень приблизительным данным официальных документов, среди старообрядцев Верхнеудинского уезда самое большое распространение получили беглопоповцы (44 068 чел.). На втором месте были беспоповцы (13846 чел.), а на третьем – «белокриницкие» поповцы (401 чел.) (19). Подобное соотношение согласий было характерным для семейской части старообрядчества. Для несемейской же части было характерно то, что наряду с присутствием беспоповцев и беглопоповцев, в их среде более серьёзную представленность имело «белокриницкое» согласие.

Своеобразной группой населения были единоверцы, которые формально входили в паству официальной церкви, а фактически были старообрядцами. Достаточно изменчивое количество этой группы, а также то, что в официальных документах они числились как «православные прихожане», затрудняет определение их численности. Последняя, по разным источникам колебалась от 20 (20) до нескольких тысяч человек (21) (что ближе к истине). Среди семейских единоверие получило относительно небольшое распространение. Единоверческих приходов было немного и, например, единоверческая церковь в с. Бичура, за неимением своего священника, была приписана к Тарбагатайской. Однако в несемейской части старообрядчества единоверие получило большее распространение, особенно среди казаков. Так, по официальным данным, в Нерчинско-Заводском уезде Забайкальской области в 1911 г. единоверцев было 1531 чел. Больше всего их проживало в станице Доно (около 1 тыс. чел.), в посёлках Чаги и Ильдикан Больше-Заректуйской станицы, посёлках Кама и Чупрово Калгинской станицы, в посёлке Бырка и других населённых пунктах (22).

В Забайкалье было представлено большинство согласий, имевших распространение в других регионах. Поповское направление старообрядчества, оформившееся в виде белокриницкого согласия, так активно развивавшегося в то время в центральных губерниях страны, здесь развивалось меньшими темпами. Прежде всего, это согласие имело распространение в местных экономических центрах – городах и крупных сёлах. И хотя оно имело определённое распространение среди семейских, всё-таки, можно сказать, что оно было более характерным для несемейской части местного старообрядчества. Как отмечал миссионер-проповедник игумен Серафим: «австрийская секта среди местного раскола по своей малочисленности почти не заметна», а деятели белокриницкой иерархии «не авторитетны, часто переменяются и среди своих прихожан не пользуются популярностью» (23). С одной стороны, такой пренебрежительный отзыв объясним. Профессиональный миссионер стремился принизить значение согласия и особенно его иерархии, которые, как традиционно считалось, были основными конкурентами официальной церкви. Но, с другой стороны, «австрийское» согласие действительно имело относительно небольшое распространение в семейской среде. В итоге, к 1911 г., согласно официальным документам, последователей белокриницкого согласия на территории Верхнеудинского уезда Забайкальской области («семейского анклава») было 431 чел. (24). В основном они проживали в сёлах Куйтун, Тарбагатай, Надеино, а также в Новой Бряни, Десятниково (25) и в Верхнеудинске. При этом среди семейских белокриницких были как «окружники» (большинство), так и «неокружники» (меньшинство) (26). Чуть больше последователей этого согласия было среди несемейских старообрядцев края. В частности, общины несемейских белокриницких имели место в станице Доно и селе Исток (27).

Беглопоповщина в регионе была представлена в основном региональными вариантами ветковского согласия. Прежде всего, это «лужковское» и «лукьяновское» согласия, имевшие распространение среди семейских (28). И если первое из них имело широкое распространение в других регионах (в Стародубье, Молдавии, Подмосковье, на Урале), то второе, видимо, было региональным вариантом беглопоповщины, распространенным в Забайкалье. Представители того и другого в основном жили в сельской местности и в количественном отношении составляли основу «семейщины». Основным источником пополнения этих согласий, наряду с незначительным количеством мигрантов с запада, было естественное движение населения. В основном беглопоповщина региона была сконцентрирована в «семейском» районе. По официальным данным, общее количество её адептов в Верхнеудинском уезде Забайкальской области в 1911 г. составляло 35 тысяч чел. Согласно имеющимся документам, к лужковскому согласию относилось 30 тысяч, а к лукьяновскому – около 5 тысяч чел. (29). На территории Верхнеудинского уезда они проживали в деревнях Куйтунской, Тарбагатайской, Куналейской, Брянской, Ключевской, Никольской, Хонхолойской, Бичурской, Мухоршибирской, Окино-ключевской, Ходайской волостей (30). Их относительно большие общины имелись в Куйтуне, Тарбагатае, Куналее, Хонхолое, Никольском, Ключевском, Ходайском, Пестеревском, Бурнашёвском, Надеинском, Десятниковском, Нижнежиримском, Новобрянском, Старобрянском, Нижнеталецком, Харитоновском и других семейских сёлах (31). На территории других уездов Забайкальской области беглопоповцы жили небольшими группами.

После реформ 1905–1906 гг. структура беглопоповщины как в центре, так и на местах усложнилась. В 1909–1910 гг. по результатам проходивших в Москве и Нижнем Новгороде старообрядческих съездов, произошёл раскол беглопоповцев по признаку приятия или неприятия регистрации общин в соответствии с новым законом. Это отразилось и на жизни беглопоповцев края, которые, так же как их единоверцы из других регионов, раскололись на «общинников» и «необщинников». Сначала семейские беглопоповцы зарегистрировали четыре общины с общим количеством членов 3885 чел. (32). Но позже из-за разгоревшихся споров большинство из них отказалось от официальной регистрации своих общин и во всём регионе осталась одна зарегистрированная Тарбагатайская беглопоповская община с общим количеством последователей в 580 человек (33). И хотя в ряде сёл «общинники» сохраняли своё присутствие (например в с. Хонхолой), в дореволюционный период в среде местных беглопоповцев доминировали «необщинники».

Что касается беспоповцев региона, то они были представлены практически всеми более или менее известными согласиями. При этом в крае имели место как беспоповские согласия, имеющие широкое распространение в других регионах страны, так и толки, появившиеся на их основе уже здесь. Однако количество представителей разных беспоповских согласий было разным. Наибольшее распространение здесь получили: федосеевцы, поморы, самокрещенцы, спасовцы, часовенные, странники и др. Одни из этих согласий были более характерными для семейских, другие – для несемейской части местного староверия. Например, согласия самокрещенцев и федосеевцев были более характерны для семейских, а согласие странников (бегунов) для несемейских староверов. Хотя, сразу же надо отметить, что в силу развития связей между семейскими и несемейским старообрядцами, те же странники нередко селились в семейских сёлах (Куйтуне, Куналее, Бичуре) (34).

Согласно одному официальному документу, общее количество беспоповцев на территории Верхнеудинского уезда в 1911 г. было 13486 чел. (35). Из них федосеевцев – 1191 чел., спасовцев – 3012 чел., приемлющих таинство – 2546 чел., не приемлющих таинство – 2106 чел., часовенных – 5624 чел., самокрещенцев (вместе с выделившимися из них средниковцами, темноверцами и чистяковцами) – 474 чел. (36). Естественно, что данные официальной статистики имели значительные погрешности. Это усугублялось тем, что чиновники, собирающие подобную информацию, плохо разбирались в вопросе. Поэтому кроме собственно ошибок в цифрах, в документах нередко перепутаны названия разных согласий. Например, в другом документе, толки «приемлющих» и «не приемлющих таинство» отнесены к часовенным (37). Это заметно затрудняет исследование согласий, имевших распространение в крае.

Согласно официальным документам, на территории Верхнеудинского уезда и прилегающих территорий беспоповцы были расселены следующим образом. Федосеевцы проживали в разных деревнях Куйтунской, Тарбагатайской и Ключевской волостей (38). В частности, их большие и маленькие общины имели место в Куйтуне, Тарбагатае, Десятниково, Ключах, Бурнашёвском, Нижнежиримском, Верхнежиримском, Надеинском, Пестеревском (39). Часовенные проживали на территории Тарбагатайской, Куналейской, Куйтунской, Окино-Ключевской, Тамирской, Укэрь-Шонуйской, Нижне-Нарымской волостей (40). Их относительно большие общины были в Куйтуне, Тарбагатае, Пестеревском, Надеинском и Куналейском селениях (41). Когда часть местных беглопоповцев отказалась от «привоза священников» и полностью перешла к беспоповской практике, она не присоединилась к федосеевцам, поморам или самокрещенцам, а составила самостоятельную группу, близкую к часовенным. Поморы жили в Тарбагатае, Куйтуне, Куналее, Пестеревском и Надеинском и других селениях (42). Общины спасовцев имели место в Тарбагатае, Пестеревском и Бурнашёвском селениях (43). Филипповский толк был не очень распространён среди семейских и имел по несколько десятков последователей в Куйтуне, Надеинском, Тарбагатае и Пестеревском (44). В Окино-Ключах, наряду с другими, было представлено согласие мелхиседеков (45). Самокрещенцы проживали в Куйтуне, Куналее, Тарбагатае, Десятниковском, Надеинском, Нижнеталецком и других селениях. Представители средниковского согласия, выделившегося в своё время из самокрещенцев, жили в Куйтуне и Надеинском. Самокрещенцы-дырники, называющие себя в регионе «новокрещенцами» (46), разделились на «темноверцев» (большинство) и «светловерцев» (меньшинство). «Темноверцы» в свою очередь разделились на следующие группы: «чистяковскую», «давидовскую», «платоновскую». Представители небольших «давидовской», «платоновской» и «чистяковской» групп жили в Десятниково и Куналее. Кроме того, несколько семей «чистяковцев» числилось в Тарбагатае (47). Кроме разных волостей Верхнеудинского уезда, большие семейские общины беспоповцев имелись в Баргузинском и Селенгинском уездах Забайкальской области (48).

Наряду с упоминавшимися согласиями, среди семейских имели место такие редкие и малочисленные толки, вышедшие из беспоповщины, как «песочники», «землепоклонники», «идолопоклонники», «косогоры», «перемазанцы», «самочинцы» и др. (49).

Среди несемейских старообрядцев региона наибольшее распространение получили такие беспоповские согласия, как поморское, часовенное, странническое и др. Их общины находились в ряде восточных уездов Забайкальской области (Нерчинском и др.). На остальной территории края несемейские беспоповцы в основном были расселены дисперсно. Например, странники (бегуны), сосланные в регион, часто подселялись в семейские и другие деревни и не создавали больших общин (50).

Мы видим, что характер расселения старообрядцев в регионе был сложным. Как отмечалось исследователями той поры, не было ни одной деревни, в которой старообрядцы принадлежали бы одному толку (51). В одних и тех же деревнях можно было встретить представителей очень разных согласий. В качестве примера можно взять две деревни Куйтунской волости Верхнеудинского уезда. В волостном центре – Куйтуне, наряду с православными-сибиряками, проживали: беглопоповцы (лукьяновские) – 3526 чел., федосеевцы – 147 чел., белокриницкие – 270 чел. («окружники» – 222 и «неокружники» – 48), самокрещенцы – 19 чел., поморы – 31 чел., филипповцы – 34 чел., часовенные – 13 чел. В Надеино беглопоповцев было 1 344 чел., федосеевцев – 154 чел., белокриницких 35 чел. («окружников» – 10 и «неокружников» – 25), самокрещенцев – 6 чел., средниковцев – 11 чел., поморов – 69 чел., филипповцев – 36 чел., часовенных – 22 чел. (52). Схожая картина была и в других населённых пунктах, в которых проживали староверы. Подобная конфессиональная «мозаичность», видимо, складывалась в силу того, что местная администрация стремилась расселять сосланных старообрядцев одного согласия не в одни и те же населённые пункты, а подселяла их в разные семейские сёла. Сложность структуры старообрядчества отдельно взятой деревни (в которой также проживали представители других конфессий и национальностей), вела к тому, что конфессиональная община практически никогда не совпадала с общиной сельской. При решении общих вопросов села на сходе возникали проблемы, как с явкой последователей того или иного толка, так и с достижением консенсуса между представителями разных согласий. Подобная ситуация территориального разделения последователей одного толка, с одной стороны, ослабляла потенциал общин, с другой стороны, увеличивала представленность согласия в населённых пунктах края. Последнее могло способствовать развитию торговых и других связей.

В целом, мы видим, что вопрос исследования численности забайкальского старообрядчества с одной стороны выявляет целый ряд научных проблем, а с другой даёт массу интереснейшего материала, который при умелом использовании позволит поднять исследование старообрядчества региона на качественно новый уровень. Появляется возможность приблизительного определения численности старообрядческого населения региона в дореволюционный период. Выявляются количественные показатели согласий, получивших распространение в крае, а также характер расселения их адептов в разных местностях. Кроме того, характер сбора и обработки статистических материалов достаточно ярко характеризует местное чиновничество и его отношение к старообрядческому вопросу.

Примечания

1. Болонев Ф.Ф. Старообрядцы Забайкалья в XVIII–XX вв. М., 2004. 350 с.

2. Бураева С.В. Рукописное наследие забайкальских старообрядцев. Улан-Удэ, 2006. 238 с.

3. Васильева С.В. Власть и старообрядцы Забайкалья (конец XVII–начало XX вв.). Улан-Удэ, 2007. 233 с.

4. Костров А.В. Старообрядчество Байкальской Сибири в «переходный» период отечественной истории (1905–1930-е гг.). Иркутск, 2010. 444 с.

5. Стахеева Н.Н. Старообрядчество Восточной Сибири в XVIII–начале XX вв. Дисс. к.и.н. Иркутск, 1998. 335 с.

6. Бурлаков Н.Н. Сибирская Русь // Болонев Ф. Ф. Пахари и ратники русских волостей Западного Забайкалья в XIX–начале XX века. Новосибирск, 2005. С.38.

7. Государственный архив Забайкальского края (далее ГАЗК). Ф.8. Оп.1. Д.910. Л.1–7; Д.1079. Л.1–18.

8. Там же. Д.949. Л.10–12.

9. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.1–32.

10. Стахеева Н. Н. Указ. соч. С.329–335.

11. ГАЗК. Ф.8. Оп.1. Д.949. Л.10.

12. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.21.

13. Селищев А.М. Забайкальские старообрядцы. Семейские // История и культура семейских Забайкалья: хрестоматия. Ч.1. Улан-Удэ, 2007. С.207.

14. Говядин Г. Старообрядцы с. Тарбагатая Забайкальской области // Забайкальские епархиальные ведомости. 1904. № 9. 1 мая. С.141–147.

15. Дулов А.В., Санников А.П. Православная церковь в Восточной Сибири в XVII–начале XX вв. Иркутск, 2006. Ч.2. С.106.

16. Национальный архив Республики Бурятия (далее НАРБ). Ф.337. Оп.1. Д.8134. Л.86.

17. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.26.

18. Там же. Л.60.

19. Там же. Л.55–63.

20. Стахеева Н.Н. Указ. соч. С.204.

21. Бурлаков Н.Н. Указ. соч. С.53.

22. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.35.

23. Там же. Ф.8. Оп.1. Д.949. Л.5.

24. Там жеФ.1об. Оп.1. Д.5042. Л.26; Ф.318. Оп.1. Д.1. Л.153–160.

25. Васильева С.В. Указ. соч. С.76.

26. НАРБ. Ф.337. Оп.2. Д.1959. Л.61–64, 123–124.

27. Болонев Ф.Ф. Указ. соч. С.237–242.

28. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.30.

29. Там же. Л.32.

30. НАРБ. Ф.337. Оп.2. Д.1959. Л.4–31.

31. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.32.

32. НАРБ. Ф.337. Оп.1. Д.8134. Л.86.

33. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.34.

34. Мотицкий В. П. Забайкальское старообрядчество: прошлое и настоящее (XVIII–XX вв.) // История и культура семейских Забайкалья: хрестоматия. Ч.2. Улан-Удэ, 2007. С.141.

35. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.60.

36. Там же.

37. НАРБ. Ф.337. Оп.2. Д.1959. Л.55–60.

38. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.60.

39. НАРБ. Ф.337. Оп.2. Д.1959. Л.29.

40. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.62.

41. НАРБ, Ф.337. Оп.2. Д.1959. Л.55–60, 67.

42. Там же. Л.61–64; ГАИО. Ф.50. Оп.7. Д.160. Л.5–5 об.; ГАЗК. Ф.1101. Оп.1. Д.15556. Л.60об. 61.

43. НАРБ. Ф.337. Оп.2. Д.1959. Л.4–7, 13–16.

44. Там же. Л.61–64.

45. Ровинский П.А. Материалы к этнографии Забайкалья // История и культура семейских Забайкалья: хрестоматия. Ч.1. Улан-Удэ, 2007. С.140.

46. НАРБ. Ф.337. Оп.2. Д.1959. Л.26, 29.

47. Говядин Г. Указ. соч. С.143–146.

48. ГАЗК. Ф.1об. Оп.1. Д.5042. Л.60, 72.

49. Мотицкий В. П. Указ. соч. С.139–144; Васильева С. В. Указ. соч. С.75–81.

50. Мотицкий В. П. Указ. соч. С.141.

51. Селищев А.М. Указ. соч. С.201–254.

52. НАРБ. Ф.337. Оп.2. Д.1959. Л.22–24, 61–64.

© Костров А.В.