Половозрастная структура населения является одним из типологических признаков, характеризующих демографические процессы в обществе и, одновременно, сама выступающих серьезным фактором общественной практики и стратегии. Следует отметить, что в последнее время половозрастные характеристики старообрядческого населения начинают всё более активно исследоваться (1). В то же время, половозрастная структура старообрядческого населения Харьковской губернии (2) до сих пор не была предметом специальных комплексных исследований. Вместе с тем, сравнение половозрастной структуры, характерной для старообрядчества Харьковской губернии и других регионов Российской империи может дать ценный материал для исследования данного вопроса в общегосударственном масштабе.

В качестве хронологических рамок исследования были выбраны годы правления Николая I в Российской империи – судьбоносные времена в истории старообрядчества (3), характеризовавшиеся усилением государственного давления на «старую веру» (4) и, одновременно, ставших периодом существенных социально-экономических сдвигов в жизни Российской империи (5). Учитывая вышесказанное, исследование половозрастной структуры старообрядческого населения Харьковской губернии в рамках данного периода можно считать частью разработки более широкой научной проблемы – влияния различных факторов на демографические характеристики традиционной конфессиональной группы. Это, в свою очередь, создает предпосылки для преодоления описательного изучения истории конфессии и введения в научный оборот не только новых исторических источников, но и методов их интерпретации.

Основой источниковой базы данного исследования стали материалы государственного учёта старообрядцев региона, концентрировавшихся в Канцелярии харьковского губернатора и ныне хранящихся в Государственном архиве Харьковской области. Для наглядности и эффективности половозрастных характеристик старообрядческого населения региона воспользуемся методами вычисления соотношения полов и построения половозрастных пирамид. Соотношение полов целесообразно характеризовать в виде долевой пропорции: численность женщин на 100 мужчин. Данный показатель для старообрядческого населения Харьковщины в течении исследуемого периода колебался в пределах 95–108 и в среднем составлял 101 (Табл. 1).

Таблица 1

Соотношение полов среди старообрядцев Харьковской губернии (6)

Год Мужчин, чел. Женщин, чел. Женщин на 100 мужчин

1825 1541 1663 108

1826 2209 2310 105

1829 1252 1340 107

1830 1368 1318 96

1831 1177 1237 105

1833 1248 1292 104

1834 1193 1277 107

1841 1765 1802 102

1842 1637 1704 104

1843 1639 1724 105

1844 1883 1921 102

1845 1840 1828 99

1846 1802 1784 99

1847 1470 1412 96

1848 1487 1521 102

1850 1358 1343 99

1851 1360 1347 99

1852 1380 1343 97

1853 1384 1337 97

1854 1385 1249 90

1855 1386 1312 95

В середнем 1513 1527 101

Следует отметить, что подобное соотношение полов является типичным для закрытого общества, в котором данный показатель может колебаться в пределах 100–110 (7). В частности, для всего населения Российской империи в середине XIX в. на 100 мужчин приходилось 102,5 женщины, для жителей Харьковской губернии соотношение мужчин и женщин в 1845 г. составило 100:102 (8).

При этом, соотношение полов, характерное для старообрядческого населения Харьковской губернии, резко контрастирует с соотношением численности мужчин и женщин среди старообрядцев Российской империи в целом. Данные государственной статистики свидетельствуют о необычайно высокой доле женщин среди старообрядцев России. Так, среди зарегистрированных в 1837 г. староверов Российской империи на 449269 мужчин приходилось 524753 женщин, то есть соотношение составляло 100:117, а в среднем в течение исследуемого периода на 100 мужчин-старообрядцев приходилось, примерно, 115 женщин (Диаграмма 1). Таким образом, если для старообрядцев Харьковской губернии соотношение полов находилась в пределах демографической нормы, то среди староверов империи в целом видим явную диспропорцию.

Н.В. Варадинов объяснял непропорционально высокую долю женщин среди зарегистрированных старообрядцев Российской империи тем, что «женщины легче поддаются постороннему влиянию, особенно, если это влияние сопровождается таинственностью и запретом; женщины, между нашими простолюдинами более необразованные» (10). Если отбросить негативные оценки (в частности, относительно образования, уровень которого среди старообрядцев, в том числе и женщин, традиционно была выше, чем среди членов официальной церкви (11)), в целом можно согласиться, что феномен женской религиозности мог быть одним из важнейших факторов, который обусловил численное преимущество женщин в среде гонимого старообрядчества. Ведь как отмечают современные психологи, женская психология более восприимчива к религиозному влиянию (12). Это могло отразиться в ситуации, когда в условиях усиления государственного давления на старообрядчество многие старообрядцы стали скрывать свою веру. Вполне возможно, что в этих условиях женщины, в целом более религиозные, чаще были склонны открыто заявлять о своих религиозных взглядах, даже несмотря на угрозу гонений.

Однако, по нашему мнению, ещё одной причиной численного преобладания женщин среди старообрядцев было традиционное разделение труда по принципу половой принадлежности, в соответствии с которым внешняя по отношению к семье хозяйственная деятельность была делом мужчин, а домашнее хозяйство – делом женщин. В этих условиях мужчина сильнее, чем женщина, ощущал на себе давление государственных ограничений старообрядчества, что могло побуждать мужчин чаще, чем женщины, скрывать свою принадлежность к «старой вере».

Наконец, причиной преобладания женщин среди старообрядцев России могли быть также миграционные процессы. Русские старообрядцы на протяжении своей истории проявляли высокую степень мобильности, и в случае, если гонения становились нестерпимыми, были готовы переселяться за тысячи вёрст. Однако для переселенческих сообществ характерно преобладание мужского населения (13). В результате, среди зарегистрированных старообрядцев центральных регионов России, откуда уходили мигранты, численность мужчин уменьшалась.

Таким образом, непропорционально высокая доля женщин среди старообрядцев Российской империи в целом объяснялась особенностями «женской религиозности», традиционным разделением труда по принципу половой принадлежности и миграциями. При этом первые два фактора влияли не столько на реальное количество мужчин и женщин среди старообрядцев, сколько на результаты государственного учета староверов.

Однако, как было указано выше, в отличие от ситуации, характерной для старообрядчества Российской империи в целом, среди старообрядцев Харьковской губернии соотношение полов находилось в типичных для закрытого общества пределах. Для объяснения выявленной специфики, по мнению автора, необходимо рассмотреть её в более широком контексте. Если проанализировать соотношение полов среди старообрядцев европейской части Российской империи, можно увидеть, что особенно велика доля женщин была среди древлеправославных, проживавших в северных и центральных регионах России. При этом соотношение полов среди старообрядцев украинских и белорусских губерний находилось в пределах демографической нормы (Карта 1).

Для объяснения этого феномена можно выдвинуть следующую гипотезу. Именно центр и север России были ядром, в котором зародилось и окрепло старообрядчество, именно здесь староверы были особенно сильны. Соответственно, в этих регионах было большим и внимание чиновников к старообрядчеству, которое здесь было более серьезной проблемой, чем, например, в Харьковской, Киевской или Минской губерниях. В условиях николаевских гонений на «старую веру» это означало усиление репрессий. В результате, из северных и центральных регионов России активнее должен был идти поток миграций. Кроме того, здесь у староверов было больше стимулов скрывать свою веру. А как отмечалось выше, особенности гендерной психологии и разделение труда по принципу половой принадлежности приводили к тому, что женщины реже, чем мужчины, скрывали свою веру.

Переходя к проблеме соотношения численности различных возрастных групп среди старообрядцев Харьковской губернии в 1825–1855 гг., следует отметить, что данный вопрос не освещался в обобщающих статистических источниках исследуемого периода. Правда, в распоряжении исследователей имеются именные списки старообрядцев отдельных поселений. Однако работа с ними является чрезвычайно трудоёмкой из-за необходимости внесения в базу данных информации о каждом зарегистрированном «раскольнике».

Проведённый автором анализ именных списков старообрядцев слободы Покровской Купянского уезда показал, что в 1828 г. среди староверов населённого пункта соотношение детей (1–15 лет), взрослых (16–50 лет) и пожилых людей (51 и старше) составляло, соответственно, 75:78:19 (в процентах - 44:45:11) (15). Таким образом, мы имеем дело с прогрессирующим типом воспроизводства населения, при котором удельный вес возрастной группы 16–50 лет составляет около 50% и при этом заметно резкое преимущество возрастной группы 0–14 лет над группой 50 лет и старше.

Традиционный, прогрессивный тип воспроизводства наглядно демонстрирует половозрастная пирамида старообрядческого населения слободы Покровской, для которой характерны широкое основание (которое образует высокая доля детей) и узкий шпилеподибний верх (малая доля тех, кто доживает до преклонного возраста) (Диагр. 2). Таким образом, для старообрядцев слободы Покровской были характерны типичные в традиционном обществе высокий уровень рождаемости и смертности. Средний возраст старообрядцев слободы в 1828 г. составил 23,65 лет у мужчин и 22,7 лет у женщин. В списках 1828–1835 гг. максимальный зафиксированный возраст у мужчины – 88 лет, у женщины – 82 года.

Безусловно, характерная для одной старообрядческой общины возрастная структура не может быть автоматически перенесена на всё старообрядческое население региона, поэтому работа с именными списками старообрядцев других населенных пунктов Харьковской губернии на предмет выявления их возрастного распределения может стать перспективным направлением дальнейших исследований данной проблематики. Однако можно предположить, что характерное для старообрядцев слободы Покровской соотношение численности различных возрастных групп, все же, было типичным для древлеправославных Харьковской губернии. Ведь даже в конце XIX в. для старообрядцев Харьковской губернии оставалась характерной традиционная возрастная структура (Диаграмма 3). А поскольку общей тенденцией демографических процессов в эпоху модернизации является переход от традиционного, прогрессивного типа воспроизводства к стационарному, а впоследствии – и к регрессивному, зафиксированный для старообрядцев конца XIX в. традиционный тип воспроизводства скорее всего был характерен и для периода 1825–1855 гг.

Таким образом, можно сделать вывод, что в исследуемый период половозрастная структура старообрядческого населения Харьковской губернии была типичной для традиционного общества, и, в то же время, в силу региональной специфики, несколько отличалась от характерной для старообрядцев Российской империи в целом.

Примечания

1. См.: Волошин Ю.В. Розкольницькі слободи на території Північної Гетьманщини у XVIII ст. (історико-демографічний аспект). Полтава, 2005. 311 с.; Пригарин А.А. Русские старообрядцы на Дунае: формирование этноконфессиональной общности в конце XVIII–первой половине XIX вв. Одесса-Измаил-Москва, 2010. С.193–215; Ружинская И.Н. Старообрядчество Олонецкой губернии в конце XVIII–середине XIX века: численность. расселение, состав: дис.к.и.н. Петрозаводск, 2002. С.87, 157, 182.

2. До 1835 г. Харьковская губерния называлась Слободско-Украинской.

3. Ружинская И.Н. Указ. соч. С.4.

4. См.: Водолазко Н.Н. Старообрядчество в царствование Николая I (по материалам «Собрания постановлений по части раскола 1858 г.) // Старообрядчество: история, культура, современность. Тезисы. 1998. С.33–36; Бежан Е.М. Конфессиональная политика государства и церкви в отношении старообрядцев и русских сектантов Западной Сибири в первой половине XIX в. С.75–77; Таранец С.В. Куренёвское тримонастырье: история русского старообрядческого центра в Украине (1675–1935). К., 1999. С.61–63.

5. Миронов, Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII–начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб., 1999. Т.2. С.140–146, 209–210, 413–414.

6. Сост. по данным: Государственный архив Харьковской области (ГАХО). Ф.3. Оп.67. Д.235. Л.72–79, 181–182; Оп.75. Д.281. Л.62–64; Оп.79. Д.269. Лл.52–55; Оп.87. Д.25. Л.2–4; Оп.91. Д.34. Л.50–52; Оп.99. Д.327. Л.46–47; Оп.103. Д.47. Л.61–62; Д.47-а. Л.61, 63; Д.47-а. Л.61, 63; Оп.122. Д.67. Л.57; Оп.130. Д.42. Л.86; Оп.130. Д.133. Л.82; Оп.138. Д.19. ГАХО. Оп.142. Д.6. Л.92–93; Оп.146. Д.1. Л.97–98; Оп.150. Д.17. Л.84–85; Оп.158. Д.4. Л.89–90; Оп.166. Д.2. Л.65–68; Оп.170. Д.9. Л.58–62; Оп.174. Д.4. Л.67–69; Оп.175. Д.260. Л.65–68; Оп.178. Д.250. Л.47–50; Оп.182. Д.155. Л.55–58.

7. Пригарин А.А. Указ. соч. С.194–195.

8. Военно-статистическое обозрение Российской империи. СПб., 1850.Т. 12. Ч.1. Харьковская губерния. С.76.

9. Подсчитано по данным: Варадинов Н.В. История МВД. СПб., 1863. Кн.8. История распоряжений о расколе. С.138–179; 375; 446–448.

10. Там же. С.182.

11. Таранец С.В. Проблемы воспитания и образования детей старообрядцев в XVIII–начале ХХ вв. // Судьба старообрядчества в ХХ–начале ХХI вв.: история и современность. К., 2009. Вып. 3. С. 142–187.

2. Шудрик И.А. Социально-психологическая детерминация религиозности // Психиатрия и религия на стыке тысячелетий. Харьков, 2006. Т.4. С.119–120.

3. Пригарин А.А. Указ. соч. С.197–200.

4. Сост. по данным: Варадинов Н.В. Указ. соч. С.446–448.

5. ГАХО. Ф.3. Оп.75. Спр.281. Л.5–60.

6. Сост. по данным: ГАХО. Ф.3. Оп.75. Спр.281. Л.5–60.

7. Сост. по данным: Первая Всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г. Т.46. Харьковская губерния. СПб., 1904. С.286–297.

© Еремеев П.В.