В осмыслении старообрядчества в российской истории весьма заметным оказалось наследие ученых России, составивших славу ее научной мысли, но вовсе не сосредоточенных порой на изучении истории никоновой реформы как основной проблемы своих научных изысканий. В ряду таковых Николай Иванович Костомаров – популярнейший историк середины – второй половины XIX в., необъятно емкое наследие которого несет в себе ценнейшие положения, способствующие постижению культурно-исторической сути старообрядчества как значимого явления отечественной культуры. Содержательно глубокими оказались аналитические заключения его немногочисленных работ о церковном расколе XVII века и порожденных им процессов и тенденций развития отечественной культуры.

Прежде всего, это его монография «История раскола у раскольников». Опубликованная в «Вестнике Европы» за 1871 год, она оказалась едва ли не первой попыткой объективного научно-исследовательского подхода к проблеме истоков и существа старообрядчества (1) в истории русской исторической науки.

Историки справедливо отмечают заметный спад исследовательского интереса к подобной проблематике в 70-е годы по сравнению с множеством опубликованных трудов на эту тему в 60-е, а затем в 80-е годы XIX в. «История» Н.И.Костомарова, следовательно, оказывается как бы кульминацией «первой волны» научного изучения раскола, порожденной во многом условиями некоторой свободы мысли в «реформаторский» период первых лет царствования Александра II.

Рассматриваемый труд учёного вышел в свет в то время, когда значительная часть сочинений староверов первого поколения уже стала достоянием читателей благодаря их опубликованию в конспективном переизложении А. Бровковичем (Александром Б.) (2). Это был период, когда официальное направление церковной «обличительной» и светской науки, а также взгляды на раскол славянофилов и представителей так называемой «социально-политической» школы (А.П. Щапова, Н.Я. Аристова, В.В. Андреева и др.) оказалист вполне оформившимися. Вместе с тем, ещё не сложился метод всестороннего изучения раскола в церковной и гражданской науке, а аналитические труды историков-старообрядцев еще не печатались.

Н.И. Костомаров своей «Историей раскола у раскольников» предложил новый для российской науки ракурс объективного научно-исследовательского анализа, опередив на 10–15 лет достижения духовно-академической науки и на 3–4 десятилетия – старообрядческой мысли. При этом ученый обнаруживает близость своих взглядов мировоззренческим позициям славянофилов. Речь идёт о видении им раскола как явления народной жизни. Раскол в концепции Н.И. Костомарова предстает массовым движением народа, фактором его духовного развития.

Н.И. Костомаров лишь косвенно затрагивает историю первых десятилетий раскола, занимающую периферийное место в его исследовании. Но отдельные положения и краткие замечания ученого вполне определенно раскрывают его позиции, характеризующие отношение к волнениям под лозунгом «старой веры» как к форме социальных движений XVII в.

Первым оппозиционным проявлением раскола Н.И. Костомаров называет «Возмущение в Соловецком монастыре» (3). При этом историк оценивает значение Соловецких событий как одной лишь частности среди народных волнений периода царствования Алексея Михайловича. Бунт этот, по мнению исследователя, не выходил из целого ряда других, которыми была «богата вторая половина XVII века» (4). Первопричиной он считает недовольство властью, когда аргумент стояния за «старую веру» оказывался сопутствующим в ряду прочих, более существенных. «Голос раскольников – пишет историк – был … как масло к огню; повсюду можно было найти недовольных властью, ... дьяков, приказных людей, воевод, бояр, владык» (5)5. Что же касается Соловецкого мятежа, то его картина в обобщающей оценке ученого предстает в следующем виде: «Участвовавших в нем было всего до пятисот человек, из них двести было духовных; для остальных приверженность к старому обряду была, вероятно, только поводом; охоты к возмущению и без того уже было много...» (6).

Следовательно, в интерпретации Н.И. Костомарова раскол выступает вторичным фактором социального протеста. Но само видение его в контексте социально противогосударственных движений позволяет констатировать в мировоззрении ученого выраженные черты политического радикализма.

Важнее, однако, подчеркнуть противоположное – наличие разумной грани, за которой добротный научно-исторический анализ мог бы обрести черты умозрительных вульгарно-социологических «теорий». В концепции историка течение «старой веры» хоть и рассматривается в ряду реальных компонентов осознанного сопротивления власти, но не выступает определяющим в социально-политических процессах.

Особенно показательна здесь костомаровская версия событий «Хованщины», предложенная в разделе «Царевна Софья» второго тома «Русской истории в жизнеописаниях ее важнейших деятелей». Лишь одной из вдохновляющих сил стрелецкого мятежа предстает раскол. «Стрелецкий бунт возбудил надежду, что теперь можно добиться и других перемен», – замечает историк, формулируя далее своё понимание значимости раскольников в событиях 1682 г. «До сих пор, – по его мнению, – самые рьяные из них бегали в леса, пустыны, другие, которых было гораздо больше, в страхе притаились и с виду казались покорными. В стрелецком звании было таких наполовину; Москва и пригородные слободы были полны раскольниками или склонными перейти в раскол, как только почуяли они нетвердость тяжелой руки, давившей их, тотчас подняли голову» (7). Приведенная выдержка раскрывает понимание Н.И. Костомаровым раскола как весьма весомого фактора описываемых событий. Такой акцент, очевидный и в дальнейшем изложении, обнаруживает идентификацию оценок Н.И. Костомарова тем, что имеются на страницах знаменитого старообрядческого трактата XVII в. – «Истории о вере и челобитной о стрельцах» Саввы Романова, в которой раскол предстает идейным стержнем и организующей силой стрелецкого бунта (8).

Но противогосударственная направленность раскола – далеко не главное в целостном понимании ученым его исторической значимости. Уяснение таковой в виде обстоятельно разработанной концепции мы находим в уже упомянутой «Истории раскола у раскольников», где раскол рассматривается под углом зрения его историко-культурной роли в народной жизни. Н.И.Костомаров видит в нем явление «народного умственного прогресса» (9), что найдет свои всходы в воззрениях историков и философов-старообрядцев предреволюционной поры (10).

И в то время, когда в массе работ церковных и светских авторов раскол рассматривается следствием «невежества», «варварства», консерватизма «заскорузлой» мысли русского человека, слепо приверженного старине, едва ли не из страха перед непривычным, – Н.И. Костомаров видит в расколе «явление новое, чуждое старой Руси» (11). Одним из первых и точнее многих учёный сформулировал парадоксальность исторического явления старообрядчества. Отстаивание традиций, лежащих в его основе, по словам историка, породило «новые духовные нужды», ибо то, что было привычно, во что «слепо верили, не размышляя... пришлось защищать, а следовательно, пришлось думать, ... многому научиться» (12). Раскол поставил вопросы необходимости выбора, «которые вводили народ в чуждую ему до того времени область мысленного труда». По выражению Н.И. Костомарова, раскол «расшевелил спавший мозг русского человека» (13).

В понимании раскола как явления народной жизни, как выражения народно-религиозного чувства Н.И. Костомаров оказывается во многом близок историческим концепциям славянофилов (наряду с безусловными расхождениями с ними по ряду позиций) (14) . Усвоение славянофильских идей проявляется, в частности, в понимании старообрядчества как фактора умственной жизни и «духовного развития» русского крестьянства (15), как известно, стимулирующего процессы умственной деятельности, реализуемой в процессе удовлетворения формирующихся и развивающихся духовных потребностей.

Подобные позиции, уместно вспомнить, еще в 1851 г. были сформулированы славянофилом И.С. Аксаковым. По его мнению, именно раскол (как и любой, вероятно, процесс духовной жизни) имеет в изначальной основе «потребность умственной деятельности», реализуемой «в соответствующих формах и способах ее удовлетворения» (16). Словно развивая это положение, Н.И. Костомаров пытается оценить духовную значимость раскола в народной истории. «Русский мужик в расколе получал своего рода образование, вырабатывал своего рода культуру, охотнее учился грамоте; кругозор его расширялся... он мыслил, достигал того, что мог обобщать понятия, делать умозаключения» (17).

Таким образом, Н.И. Костомаров в своей «Истории у раскольников» даёт столь значительное обобщение духовного существа «староверия», без которого его место в российской истории и научном осмыслении первооснов движения оказывается недопустимо упрощенным. Историк не ставит целью всесторонний анализ раскола как неисчерпаемой проблемы российской истории, но выделенный им аспект исследовательского анализа оказывается узловым, касающимся принципиальной сути исторического явления старообрядчества. «В нашей истории, – пишет учёный, – раскол был едва ли не единственным явлением, когда русский народ – не в отдельных личностях, а в целых массах, без руководства и побуждения со стороны власти и лиц, стоящих на ступени высшей по образованию, показал своеобразную деятельность в области мысли и убеждения» (18).

Закономерным поэтому представляется факт огромного влияния Н.И. Костомарова на культуру своего времени. Примечательным здесь оказывается сохраняющееся на протяжении долгих лет знакомство историка с величайшим композитором своей эпохи М.П. Мусоргским. Последний в своей «Автобиографической записке» отметил имя Н.И. Костомарова в числе мыслителей, оказавших наибольшее влияние на установки его композиторского творчества (19), в чём-то, следовательно, и на выбор оперных сюжетов. Во всяком случае, обращает на себя внимание следующее совпадение: через год после опубликования «Истории раскола у раскольников» М.П. Мусоргский приступает к подготовке либретто оперы «Хованщина», где тема раскола предстает идейным стержнем развития действия, а образы старообрядцев – первыми в работе над музыкальным материалом. В драматургии оперы они составляют то высокое духовное начало, что концентрированно выражено в «Истории Н.И. Костомарова. имеются и документы, подтверждающие факт содействия Н.И. Костомарова замыслу «Хованщины» (20).

Идеи Н.И. Костомарова, а также Д.Л. Мордовцева – автора достаточно известных исторических повестей и романов – повлияли и на формирование замысла создания в оперном жанре своеобразного цикла – «грандиозной музыкально-исторической хроники России». Констатируя такой факт (не вполне состоявшийся) творческой биографии композитора, М.П. Рахманова – автор одного из наиболее глубоких исследований оперного наследия М.П. Мусоргского, – находит, что такой материал не мог быть почерпнут у Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева или А.С. Пушкина, но имел убедительное, соответствующее воззрениям композитора осмысление в работах «новых историков», в частности, Н.И. Костомарова (21). Понимание народа как самостоятельной силы исторического процесса у Н.И. Костомарова исследователь убедительно рассматривает как отвечающее мировоззренческим установкам М.П. Мусоргского (22).

Огромное влияние Н.И. Костомарова на современников влекло за собой попытки, порой небезосновательные, ассоциировать имя учёного со многими современными ему течениями научной и общественной мысли, в частности, с воззрениями историков революционно-демократического направления. Прав, однако, Ю.Д. Марголис, отмечающий в своей книге «Т.Г. Шевченко и русские историки-демократы», что рассмотрение Н.И. Костомарова в этом ряду невозможно «без существенных оговорок» (23).

Действительно, незаурядная самобытность, оригинальность суждений учёного, затрагивающих или предваряющих (в силу необозримой их широты) огромный спектр мнений – от раннего славянофильства и почвенничества до вершин общественной и профессионально-исторической мысли дореволюционной России, предопределяет его обособленное место в отечественной науке.

Лидирующая известность Н.И. Костомарова в ряду учёных своего времени – периода небывалого интереса к событиям исторического прошлого – свидетельство его незаурядного исследовательского таланта, но вместе с тем – и умения отвечать читательским запросам в плане выбора сюжетов, методов и форм изложения. Важнейшим несомненно был здесь содержательный момент. Обращаясь, в частности, к расколу XVII в., Н.И. Костомаров заметно расширяет сложившийся спектр мнений в вопросах трактовки старообрядческих тенденций в процессе культурно-исторического развития русского крестьянства. Старообрядчество – как сфера народной мысли и народно-религиозного чувства, как фактор духовного развития и умственной деятельности русского крестьянина – таков ракурс подхода к расколу как проблеме отечественной культуры, которым гражданская историческая наука России во многом обязана Н.И. Костомарову.

«История раскола у раскольников» Н.И. Костомарова как бы заявила о рождении того нового осмысления старообрядчества, что обрело своеобразные формы развития в литературе и философском учении почвенничества.

Заложенное в трудах Н.И. Костомарова понимание раскола как импульса умственного развития народа, как явления, открывшего новые грани народной жизни, обозначило новый ракурс научно-познавательных и культурно-художественных тенденций. На рубеже веков он выразился в появлении трактатов «Протопоп Аввакум: Очерки из истории умственной жизни русского общества в XVII веке» А.К. Бороздина, «Правда старой веры» И.А. Кириллова, «Церковь невидимого града» С.Н. Дурылина, ряда литературных произведений, оперы «Сказание о невидимом граде Китеже» Н.А. Римского-Корсакова и др.

Старообрядчество становится объектом изучения как сфера народной жизни, как область народно-религиозного чувства, как движение умственного прогресса, социально-противоцерковного в исторических первоистоках, но актуально-значимого прежде всего в аспекте сохранения определенных традиций средневековой Руси, выступающих органично дополняющим компонентом сложившейся системы духовных ценностей.

В том заслуга многих исследователей и художников, лишь незначительная часть которых упомянута выше. Но имя Н.И. Костомарова занимает здесь особое место как имя ученого, попытавшегося оценить раскол–старообрядчество как позитивно-значимый процесс российской истории, рассматриваемой им как история духовного развития народа.

Примечания

1. Следуя устоявшимся традициям исторической науки, ученый не использует термин «старообрядчество», ограничиваясь привычным для читателя-современника словом «раскол», в котором, как это вытекает из изложенных им положений, не видит отрицательного смысла.

2. Александр Б. Описание некоторых сочинений, написанных русскими раскольниками в пользу раскола. Ч.1. Сочинения исторические. СПб., 1861.

3. Костомаров Н.И. История раскола у раскольников // Вестник Европы. 1871. Т.2. С.484.

4. Там же. С.484.

5. Там же. С.485.

6. Там же. С.484.

7. Костомаров Н.И. Царевна Софья // Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. - Т.2. Вып.4–5. Калуга, 1995. С.391–392.

8. Романов Савва. История о вере и челобитная о стрельцах // Летописи русской литературы и древностей. Т.5. М., 1863. С.110–148.

9. Костомаров Н.И. История раскола у раскольников. С.469.

10. См.: Сенатов В.Г. Философия истории старообрядчества. Вып.1. М., 1908; Кириллов И.А. Правда старой веры. М., 1916 и др.

11. Костомаров Н.И. История раскола у раскольников. С.498.

12. Там же. С.470.

13. Там же. С.470.

14. См.: Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 года. М., 1993. С.462.

15. Костомаров Н.И. История раскола у раскольников. С.497.

16. Аксаков И.С. Краткая записка о странниках и бегунах (1851 г.) // Русский архив. 1866. №1–12. С.630.

17. Костомаров Н.И. История раскола у раскольников. С.496–497.

18. Костомаров Н.И. История раскола у раскольников. С.469.

19. Мусоргский М.П. Автобиографическая записка 1880 г. // Мусоргский М.П. Литературное наследие. Т.1. М.-Л., 1971. С.268.

20. См.: Римский-Корсаков А.Н. (Сост.) М.П. Мусоргский. Письма и документы. М.-Л.,1932. С.423.

21. Рахманова М.П. Истоки оперных концепций М.П. Мусоргского. Автореф. дис... канд. иск., М., 1987. С.15.

22. Там же. С.15.

23. Марголис Ю.Д. Т.Г. Шевченко и русские историки-демократы. Л., 1991. С.3.

© Молзинский В.В.