Что же именно считал необходимым сообщить читающей публике Перельман? «Единственный действительно осуществимый проект межпланетных путешествий – осуществимый не сегодня, но в более или менее близком будущем. Этот проект разработан русским ученым К.Э. Циолковским и стоит в стороне от всех фантастических замыслов. Здесь перед нами уже не фантазия романиста, не любопытная задача из области небесной механики, а глубоко продуманная техническая идея. Она указывает нам на единственно реальный путь к осуществлению заатмосфсрных полетов в управляемом снаряде. Едва ли уместно входить здесь в технические подробности. Вопрос интересует нас лишь с точки зрения физики. Предоставим инженерам разбираться в технической стороне дела. Для нас важно установить тот механический принцип, на котором основано устройство межпланетного корабля типа "Ракеты" и который останется неизменным, как бы ни варьировалась конструкция аппарата».

Самое ценное в этих характеристиках Перельмана то, что он подчеркнул теоретический характер работы Циолковского, который преобразил обычную ракету в реактивный аппарат для космического полета, то есть предложил не одиночное изобретение, а гигантский изобретательский комплекс, но опять-таки проработанный только с теоретической стороны. Перельман хотел подчеркнуть этим, что время для разработки конкретных инженерных вариантов конструкций ещё не пришло, в те годы было преждевременно говорить и думать об этом, однако своими характеристиками он отвёл Циолковскому именно то самое место, которое он и занимает сегодня в качестве теоретика, человека, которому принадлежит мировой приоритет в создании теории, но от которого невозможно было ждать конкретных технических результатов. Возьмите в руки книгу Перельмана «Циолковский. Его жизнь, изобретения и научные труды» (издания 1932 и 1937 гг.), она доставит вам истинное удовольствие.

Не менее известный автор, писавший о Циолковском в те годы, – Николай Алексеевич Рынин, доктор технических наук, профессор Ленинградского института путей сообщения. Рынин был автором 270 научных, учебных, популярных книг, но особенно прославился созданием энциклопедии «Межпланетные сообщения» (1928–1931 гг.). В ней собрано огромное количество сведений по развитию идеи полета, истории ракетной техники, теории реактивного движения – от древнейших сказок и легенд разных народов с прекрасными иллюстрациями до состояния дел в начале 1930-х годов в разных странах мира, когда теория ракетного полета в космос развивалась не только в СССР, но и в Германии, Франции, США, Австрии, начинались уже и первые практические работы.

Кстати говоря, именно по данным энциклопедии Рынина можно сделать вывод о времени наступления «железного занавеса» в смысле сокращения информационных каналов между Советской Россией и странами Европы. Поражает обилие сведений, приводимых Рыниным, о состоянии дел за рубежом (ученый владел иностранными языками, получал обширную переписку, зарубежные периодические издания). Но вот, начиная с 1929 г., он жалуется, что источники информации иссякают, с трудом удается получать иностранную литературу, ее становится все меньше.

Так вот один из томов энциклопедии полностью посвящен Циолковскому. Это книга «К.Э. Циолковский. Его жизнь, работы и ракеты» (Л., 1931). Сам Циолковский отзывался о ней так: «Перед читателем книга, в которой впервые на русском языке достаточно обширно излагается специалистом сущность моей ракеты». Вообще книги тех лет ценны ещё и тем, что прочитывались самим Циолковским, мы знаем его мнение о них, его высокую оценку и благодарность к авторам.

Одним из первых биографов Циолковского, исследовавших не только его опубликованные труды, но и архив ученого, стал Борис Никитич Воробьев, издавший в 1940 г. книгу «Циолковский». Это подробная научная биография, написанная на основе многолетнего кропотливого труда в различных архивах страны.

Воробьев привлекал материалы неопубликованных рукописей учёного, собирал воспоминания о нем. Отличительной чертой его книги является широкий исторический фон для работ Циолковского в области воздухоплавания, авиации и аэродинамики. Специалист в области воздухоплавания, он со знанием дела и интересом рассказывает о становлении авиации и воздухоплавания в разных странах мира, о практических шагах в этих направлениях у нас в стране на рубеже ХIХ–ХХ вв., о новизне работ Циолковского. Ни одна другая книга о Циолковском не даст вам такого яркого и полного впечатления о его эпохе.

Жаль, что эти старые книги не переиздаются. Найти их становится все труднее. Их не повторяет и не заменяет вся последующая литература

В тот период о Циолковском писали довольно много. Выходили в свет сборники материалов с воспоминаниями и научными статьями, книги журналистов Б.А. Монастырева и Н.Н. Боброва, газеты и журналы пестрели статьями о «знаменитом деятеле науки». Особенно много писали по поводу проводившихся в 1930-е годы практических работ над моделью цельнометаллического дирижабля системы Циолковского. Работы шли в специальном небольшом КБ-3 в составе Дирижаблестроя в Москве. Со свойственным тем годам романтизмом преувеличивали достигнутые успехи. В газетах нередко можно было встретить статьи под названием «Завтра полетим на дирижабле Циолковского».

Это было любопытное, неповторимое время. Именно в те годы в литературе о Циолковском возникает та идеологическая направленность, которая оказалась столь живучей, просуществовала десятки лет и в общем-то полностью не развенчана до наших дней. Идеологические оценки присутствовали везде: и в тех прекрасных книгах, о которых говорилось выше, и в особенности в коротких журналистских материалах, юбилейных выступлениях (по поводу 75-летия ученого в 1932 году), в сборниках 1932, 1935 и 1939 гг., посвященных Циолковскому. Так постепенно складывался идеологический миф. Содержание его вкратце таково. Решающую роль в жизни ученого сыграла Октябрьская революция. Жизнь как бы состояла из двух частей, противопоставленных по принципу «плохо»-«хорошо». До 1917 г. жизнь Циолковского была бедной и едва ли не нищей, не было понимания и признания научных трудов, поэтому учёный работал в одиночку, не находя поддержки. После революции всё сразу и кардинально изменилось. Появилась материальная обеспеченность, полное признание, начались практические работы по его замыслам под руководством самого Циолковского, он стал известной личностью, признанной партией и правительством и любимой народом.

Подобные высказывания многочисленны в литературе 1932–1947 гг. Нельзя сказать, что они полностью искажали факты и события реальной жизни, но преувеличений, замалчиваний, выдумок было действительно много. Хочу рассказать, с помощью каких приёмов создавались такие идеологемы – конкретные идеологические утверждения, не соответствовавшие реальности.

Во-первых, явно преувеличивалось значение некоторых фактов, которые имели место в действительности. Предсмертная переписка Циолковского с И.В. Сталиным по поводу завещания учёным своего научного наследия партии большевиков и Советской власти немедленно стала называться исторической, и тексты этих нескольких телеграмм стали непременными атрибутами всех изданий о Циолковском в течение нескольких лет. В 1932 г. отмечался 75-летний юбилей учёного, и тогда писали, что его отмечает вся страна. По поводу смерти ученого в 1935 г. также писали, что вся страна оделась в траур.

Во-вторых, сочинялись факты, которых никогда не было в действительности. Н. Бобров в книге «Большая жизнь» в 1933 г. писал о том, что духовенство порицало Циолковского за ересь – снаряжение в космос корабля с людьми (что богопротивно) – и возбудило против него недовольство правящих кругов. Насколько нам известно, никаких трений с властями по поводу космической тематики работ у Циолковского никогда не было, тем более что его труды не касались практики, рассматривая вопрос чисто теоретически. Правда, когда-то в молодости, в боровский период жизни, у Циолковского состоялся неприятный разговор на религиозную тему со смотрителем училищ. Циолковский тогда очень увлекался толкованием Евангелия и делился с кем-то мыслями, что Христос – не сверхъестественное существо, а просто хороший добрый человек. Но это уже совсем другой вопрос.

В-третьих, искажались события реальности. Например, Б. Воробьев писал о проведении успешных работ по созданию дирижабля Циолковского в 1939 г., а к этому времени уже 3 года как был закрыт Дирижаблестрой и соответственно перестало существовать КБ-3 в его составе. И.В. Сталин закрыл Дирижаблестрой в 1936 г., считая его работы неперспективными, и отдал предпочтение авиации. И вот в то время, когда уже не было никаких надежд на реализацию идей Циолковского в этой области, продолжали появляться статьи в духе середины 1930-х годов. Объяснить это явление довольно трудно. Видимо, раскрутившийся вал пропаганды был так велик, что по инерции продолжал катиться в когда-то взятом направлении.

В-четвертых, происходило явное замалчивание множества фактов, которые не вписывались в нужную идеологическую схему. Нигде не говорилось о том, что выделенная учёному персональная пенсия от советского правительства не была единственной в его жизни, первую свою пенсию он получил ещё в царское время, как и полагалось любому учителю, за выслугу лет. Нигде не говорилось о том, что за успешный учительский труд Циолковский был награждён двумя царскими орденами: святого Станислава III степени – в 1906 г. и святой Анны III степени – в 1911 г. Эти сведения вы получите и сегодня, лишь проявив определенные усилия. Во всяком случае, ни в одной биографии Циолковского, даже написанной десятилетия спустя, об этом не упоминается.

Что же сказать о якобы нищенской жизни Циолковского до революции? Конечно, сегодня очень сложно сравнивать учительское жалованье того времени, уровень цен с современным уровнем жизни. Однако факт остается фактом – Циолковский жил на это жалованье десятки лет, не имея никаких иных доходов, содержал на него большую семью (жену и шестерых детей) и находил средства на издание своих трудов, модели, опыты; даже физические кабинеты в училищах, где преподавал, иногда оснащал на свои средства. Конечно, домашняя обстановка ученого могла казаться бедной, скудной людям дворянского происхождения. Но сравните с сегодняшним днем – может ли рядовой учитель прокормить шестерых детей?

С другой стороны, жизнь учёного при Советской власти далеко не была такой безоблачной, как об этом было принято писать в те годы, хотя совершенно нельзя сегодня замалчивать лояльное отношение Циолковского к новой власти, надежды на светлое будущее, ту действительно большую моральную и материальную помощь, которую он получал. Вспомним, что это не были безоблачные годы. Была и гражданская война, и, как все люди в тот период, семья Циолковских переживала большие материальные трудности, видимо, это время и было самым тяжелым в материальном отношении. Широко писали о том, что в 1918 г. Циолковский был избран членом-соревнователем Социалистической академии общественных наук – этой новой научной структуры советского общества (и соответственно получил хорошее жалованье и академический паек). Но нигде не писали о том, что год спустя, в июле 1919 г., в ходе перевыборов он не был избран вновь, так как представленная ученым совокупность его трудов не показалась в Москве удовлетворительной, и, конечно, это было большим моральным ударом. Этот перечень можно продолжать, но это уже тема отдельного рассказа.

Литература 1920–1940-х годов неповторима своей лексикой. С одной стороны, много боевых, каких-то военных выражений, несущих агрессивный заряд. «Путь от "сумасшедшего" боровского изобретателя до мировой известности К.Э. Циолковский буквально взял в боях с бедностью, лишениями...» (Д. Малинин, 1932 г.). «Нужно не замалчивание колоссальных заслуг Константина Эдуардовича, а натиск и атака, всесоюзная мобилизация молодняка за овладение знаниями» (С. Самойлович, 1932 г.). «Надо беспощадным образом разбить снисходительно-покровительственное отношение к Циолковскому...» (С. Самойлович, 1932 г.). С другой стороны, характерна была пышность, цветистость фразы, некая экзальтированность, давно забытая и не принятая в наше время. Так, Циолковского называли дерзателем, самородком, следопытом межпланетных путей, Колумбом Вселенной и дедушкой летающего человечества, Калугу – Меккой дирижаблистов и ракетчиков.

Когда я листала эти давно забытые страницы, меня удивила еще одна словесная особенность – Циолковского тогда называли «ученым-самоучкой». Я подумала: а почему меня это словосочетание удивляет и раздражает? Оно соответствует действительности: Циолковский не имел никакого официального образования, сам называл себя таким образом, мало того, гордился этим. И я поняла: эти слова употреблялись слишком часто, по три-четыре раза на одной странице, многократно в коротких очерках, они стали атрибутом любой публикации о Циолковском, как будто без этой характеристики он и вообще не существовал. Они тоже превратились в идеологему своего рода, когда существо дела не рассматривается, а только называется. Почему же многочисленные авторы не анализировали сути этого явления, его причины, а назойливо повторяли само название? Дело было вот в чем. Кропотливо создавался образ учёного – выходца из народа, не имевшего за спиной ни большого состояния, ни семейной традиции научной деятельности, человека, который всего добился в жизни только своим собственным трудом, несмотря на целый ряд неблагоприятных обстоятельств, якобы придавленного трудностями дореволюционной жизни и получившего признание только при новом строе. Вся жизнь Константина Эдуардовича подходила под этот образ. Особенно импонировало то, что он не был так называемым кастовым ученым, дипломированным специалистом. И вот из живой биографии живого человека изымаются «ненужные» факты, добавляется черная краска для описания жизни до революции и белая – для послереволюционного периода – и готова нужная схема. Не могу не вспомнить здесь слова моего любимого писателя Сомерсета Моэма: «... когда рисуешь портрет человека, нужно иметь определенную точку зрения; если вставлять то, что совершенно выпадает из общего тона, обязательно испортишь все впечатление». Так вот и удаляли все, что выпадало из нужного тона. Какова же была цель? Очень просто – создавался пример для подражания. Пример простым людям, молодежи из рабочих и крестьян, которым революция открыла путь к образованию и науке. В те годы партийно-правительственные круги нашей страны поставили задачу демократизации науки, внедрения её в народные массы. Сломали старую систему, в которой наука была узкокастовой, элитарной. Для народа был объявлен «поход в науку». На примере литературы о Циолковском эту цель можно увидеть достаточно ясно. Тогда писали, что надо 75-летний юбилей учёного связать с организацией самой широкой сети планерных и авиамодельных кружков, использовать для укрепления работы ячеек Осоавиахима, развернуть доклады и беседы о Циолковском на фабриках, заводах, МТС, совхозах и колхозах, создавать изобретательские кружки по авиации, дирижаблестроению, реактивному движению. «Работа Циолковского как изобретателя-самоучки может служить достойным образцом упорной и настойчивой работы для наших рабочих-изобретателей. Для укрепления дела рабочего изобретательства юбилей должен быть всемерно использован» – это из материалов Калужской юбилейной комиссии. Короче говоря, массам, стремящимся к изобретательству, технике и науке, надо было показать, что они могут стать Циолковскими. Цель неплохая сама по себе, и не будем отрицать её значения и положительного влияния на людей того времени. При том, что сам Циолковский был счастлив открывшимися возможностями общения с народом, с удовольствием сам читал лекции в любых аудиториях – колхозников, красноармейцев, пионеров. Просто будем иметь в виду, что ходульная схема жизни Циолковского создавалась с определенной целью и в определенное время. Я не случайно уделила так много внимания литературе именно той эпохи. Она становится раритетом. Этих книг, сборников, брошюрок становится все меньше. Но удивительное дело – тенденции написания биографии Циолковского, заложенные в те годы, оказались необычайно живучими и как скелет повествования вошли во все последующие книги других авторов последующих десятилетий. Какими бы новыми подробностями жизни и творчества Циолковского ни наполнялись книги А.А. Космодемьянского (1948–1988 гг.), М.С. Арлазорова (1960–1970 гг.), С.И. Самойловича (1969 г.), схема изложения оставалась прежней, разработанной ещё Перельманом и Рыниным. Она имеет и свои положительные качества, отмеченные вначале, и свои ограничения, которые ещё предстоит преодолевать новым, молодым биографам Циолковского, коль скоро они появятся. По крайней мере, теперь мы ясно осознаем, что старая литература 20-х, 30-х, 40-х гг. показывает Циолковского не только таким, каким он был на самом деле, но и таким, каким его хотели видеть. И ещё мы знаем, что эта литература принадлежит не только к истории изучения жизни и деятельности Циолковского, но и является частью общего потока биографической литературы своего времени, которое ставило свои определенные задачи – и в истории, и в развитии биографистики, и в политике, и в идеологии. С этой позиции она является неотъемлемой частью своей неповторимой эпохи. Вот эти памятники эпохи я и предлагаю вам читать, изучать, размышлять над ними. Потому что для истории нет ничего лишнего, ненужного, неправильного, устаревшего. И если мы сегодня возьмемся писать биографию Циолковского, она будет другой. Она впитает наши современные знания, безусловно, более обширные, нашу современную идеологию, а идеология всегда присутствует в общественном сознании, она может быть написана под совершенно новым углом зрения. Но такая биография тоже отразит и талант своего автора, и новое время – время 1990-х годов.

(Алексеева В.И. Облик сквозь десятилетия // «Знамя» (Калуга). 1997. 16 сентября. С.6,7)